ЭДИТ ПИАФ... ЕЙ МНОГОЕ ПРОСТИТСЯ ИБО ОНА ЛЮБИЛА...

Это был старый ветхий дом. Он стоял на невысоком холме, окружённый розовыми кустами. Хоть розы довольно привередливы к почве и погодным условиям, но здесь они разрослись, и, казалось, решили сделать напоследок подарок одинокой обитательнице дома. Дом был деревянный, и каждая досточка на полу в нём скрипела. Это свойство и раздражало, и радовало, словно дом жил вместе со всеми и по-своему реагировал на происходящее. В нём было два этажа и чердак, куда обычно складывали все те вещи, которыми человек постепенно «обрастает», прожив некоторое время на одном месте. А нынешняя обитательница, точнее их было две, очень давно не выезжала отсюда.
Одной из них принадлежала комната на первом этаже. То была странная комната. Смесь безвкусицы и глубокого внутреннего мира её хозяйки, казалось, удивляла даже сам дом. На одной стене комнаты висели часы. Отмечали их громкое тиканье. Ни разу со дня их покупки они не останавливались. На той же стене висели портреты множества молодых людей и девиц. Первые являлись, вероятно, причинами бурных похождений молодости, вторые вызывали, при взгляде на них, какую-то безотчётную нежность. Каждая рамка была тщательно подогнана под размер фотографии, а сами лица казались живыми, будто на каждом из них была написана фраза, во время произнесения которой их и засняли. На другой, противоположной стене, висели бесчисленные грамоты, ордена, все в дорогих оправах и рамках. Эта стена просто утопала в золоте и блестящих камнях. Под всем этим великолепием стояла простая кровать, накрытая бесцветным покрывалом. Около неё лежал вытертый коврик.
В углу комнаты стояло кресло, чуть выше висела икона святой Терезы. Место на кресле, там, где должна быть голова, было пролёжано, а подлокотники уже как будто не раз рвались, на что указывали заплаты, нашитые неопытной рукой. С одного подлокотника свисало норковое манто, около другого стоял проигрыватель, и рядом же, на полу, стопками располагались пластинки. Впрочем, они были не только на полу. Они лежали в ногах кровати, под ней, на полках, ранее предназначавшихся для книг, но сейчас занятых только пластинками; на письменном столе и в его ящиках, на подоконнике и в проигрывателе. На письменном столе царил невообразимый бардак, однако посредине место было расчищено – там лежала фотография и рядом рамка, которая должна была её обрамлять, но она была не совсем готова.
На фотографии была изображена молодая женщина рядом с фортепьяно. Её рука покоилась на клавишах, а невероятно большие, широко расставленные глаза были направлены вдаль. Волосы, длинные и кудрявые, наводили на мысль о Бетховене, настолько они были растрёпаны. Довольно большой лоб закрывала топорщившаяся чёлка. Эта женщина не производила впечатления красавицы, даже особы сколько-нибудь привлекательной наружности, но что-то было в её отрешённой улыбке, в огромных добрых лучистых глазах, наполненных до краёв пустотой. А на стене с фотографиями осталось только одно свободное место, видимо, специально освобождённое.
На окне висели занавески, будто из чистого шёлка, который не очень сочетался с облупленным подоконником. Вдруг занавески заколыхались. Это отворилась дверь, и в комнату вошла, чуть прихрамывая, женщина. Совсем невысокого роста, с редкими, короткими, непослушными волосами и глазами, казавшимися ещё больше из-за постоянного невысыпания, она скорее производила впечатление молодой старухи. Держась руками за предметы, чтобы сохранить равновесие, она подошла к столу и тяжело опустилась на стул. Быстро доделав рамку, она вставила туда фотографию и повесила её на последнее свободное место на стене. Только на расстоянии вытянутой руки можно было заметить, что на каждой фотографии в уголке мелкими цифрами были написаны годы жизни каждого человека, за исключением только что повешенной фотографии. На ней ничего не было написано. Впрочем, может быть, просто по забывчивости хозяйки. Женщина оттолкнулась от стены и села в кресло, нажала пальцем на кнопку и проигрыватель заиграл.
Тут как будто время остановилось. Даже громко тикающие часы замолчали. Занавески перестали колыхаться на ветру, доски дома перестали скрипеть, а из проигрывателя донёсся голос, сначала с похрипыванием из-за плохого качества пластинки, а потом все, набирая силу. Скоро стёкла в окнах зазвенели, а дом весело отозвался всем набором своих радостных звуков. Лицо женщины, лежащей в кресле, помолодело. В особо низком месте песни она открыла рот, и её голос вдруг слился с голосом пластинки. Странное дело! Голос красивый, неотличимый от пластинки, исходил из этого помолодевшего полутрупа, тяжело развалившегося в старом кресле. На высокой ноте один голос отделился от другого, и женщина закашлялась, обернулась норковым манто и затихла. А другой голос не сломался и продолжал бы ещё долго в одиночестве и благоговейной тишине, не откройся в это время дверь.
В комнату вошла молодая девушка, такая живая, пышущая красотой, было непонятно, каким образом она попала в этот дом. Она суетливо подошла к креслу, дала стакан воды женщине, сидевшей там. В это время проигрыватель внезапно захрипел и замолк. Часы вновь начали тикать, а занавески колыхаться. Глаза женщины, зажёгшиеся во время пения, потухли, словно жерло вулкана, который уже слишком стар, чтобы извергать пламя. Она встала и легла на кровать. Оказалось, что она не занимает и половины места, она казалась ещё меньше, лёжа на вполне стандартной по размерам кровати. Молоденькая девушка стала наводить порядок в комнате, стараясь как можно меньше шуметь. Сначала она разобралась на столе, уложив в стопки пластинки, которые там, в беспорядке валялись, затем проделала то же самое с пластинками, разбросанными по комнате. Она открыла крышку проигрывателя, вынула оттуда пластинку и, отыскав в комнате, пустую коробку, положила её туда. Саму коробку аккуратно положила на стол, вместе к остальным. На ней крупными буквами было написано: «Ида Фэпит: Песни улиц ». Девушка подошла к женщине и заботливо накрыла её покрывалом. Женщина поблагодарила её и отвернулась к стене. Девушка повернулась и вышла.
Лёжа в постели, старая мадам долго смотрела в потолок, перебирая воспоминания: дочку, умершею совсем маленькой, беспорядочные связи с мужчинами, храм в монастыре, жестокую жизнь на улице, первые выступления, первую и единственную свою большую любовь. Уже засыпая, она улыбнулась тому, кто ждал её давным-давно.
Молодая девушка вошла утром в комнату. Бледный свет только-только начал пробиваться сквозь шёлковые занавески, один его луч светил на фотографию мужчины, лежащую на кровати. В уголке мелким убористым почерком было написано: 1916-1949 Женщина лежала, огромными глазами глядя в пустоту.